Из передней, где Тася сняла свое меховое пальтецо, она прошла в гостиную с двумя арками, сквозь которые виднелась большая столовая. Стол накрыт был к завтраку, приборов на шестнадцать. Гостиная с триповой мебелью, ковром, лампой, картинами и столовая с ее простором и иностранной чистотой нравились Тасе. Пирожков говорил ей, что живет совершенно, как в Швейцарии, в каком-нибудь"пансионе", завтракает и обедает за табльдотом, в
обществе иностранцев, очень доволен кухней.
Не понимая и не сознавая важности дела сближения русского общества с Европой, Заборовский полюбил, однако,
общество иностранцев, в особенности близок был с венским резидентом Гогенцоллерном, с голштинским бароном Стамбкеном, с прусскими баронами Мардефельдами, а они, как гласит история, были горькие пьяницы [Записка Дюка де-Лириа.].
Неточные совпадения
Княгиня Варвара Никаноровна
иностранцев не хотела брать, а семинаристов немножко боялась; они казались ей грубы и неотесанны, и притом, по ее наблюдениям, они вообще очень дурно понимали долг и обязанности человека к
обществу.
Так противны были ее благородному характеру всякие заглазные злоречия о людях, которых когда-то боялись и пресмыкались пред ними те самые, что теперь над ними издевались, подплясывая под дудку развязного
иностранца. Понятно, что во всех таких речах и мнениях княгини было много неприятного для
общества, которое считало всякое несогласное с ним мнение за дерзость.
Иностранцы эти составляли у нас до Петра какое-то государство в государстве, совершенно особое
общество, ничем не связанное с Россией, кроме официальных отношений: жили себе все они кучкой, в Немецкой слободе, ходили в свои кирхи, судились в Иноземском приказе, следовали своим обычаям, роднились между собой, не смешиваясь с русскими, презираемые высшею боярскою знатью, служа предметом ненависти для Духовенства.
Прежде любопытные
иностранцы находили в России пустые, унылые города, где пять или шесть Судей составляли все
общество; но теперь в каждой Губернии находят они цветущую столицу, украшенную новыми зданиями, оживленную присутствием многочисленного Дворянства, которое призывает их к веселиям лучших Европейских городов и своим приятным гостеприимством, ласковою учтивостию доказывает им, что обширные степи и леса не служат в России преградою для успехов светской людкости.
Они готовы эксплуатировать, сколько возможно, своего соотечественника, не меньше, если еще не больше, чем
иностранца; готовы так же легко обмануть его, погубить ради своих личных видов, готовы сделать всякую гадость, вредную
обществу, вредную, пожалуй, целой стране, но выгодную для них лично…
Заведение, его цены и весь склад жизни были мне по вкусу… и по состоянию моих финансов. Все было довольно просто, начиная с еды и сервиса; а
общество за дабльдотом собиралось большое, где преобладали швейцарцы и немцы, но были и
иностранцы из северной Италии, даже светские и элегантные дамы. С одним англичанином мы сошлись и пешком ходили с ним через горный лес в ближайший городок Цуг и обратно.
Другой покойник в гораздо большей степени мог бы считаться если не изгнанником, то"русским
иностранцем", так как он с молодых лет покинул отечество (куда наезжал не больше двух-трех раз), поселился в Париже, пустил там глубокие корни, там издавал философский журнал, там вел свои научные и писательские работы; там завязал обширные связи во всех сферах парижского
общества, сделался видным деятелем в масонстве и умер в звании профессора College de France, где занимал кафедру истории наук.
Иностранец, попавший на Международный литературный конгресс, устроенный парижским
Обществом писателей, мог и на заседаниях этого конгресса видеть немало образчиков среднего парижского писателя.
Кокотки, кроме того, имеют большое влияние на парижскую «золотую молодежь» и представителей прессы, вертящихся в их
обществе, и часто этим влиянием содействуют богатым
иностранцам, тратящим на них деньги, втереться в аристократическое
общество, в первоклассные парижские клубы, что очень трудно в Париже без серьезных рекомендаций, а кокоткам удается очень часто.
И та и другая не любили женского
общества; обе занимались литературою, покровительствовали ученым, ласкали предпочтительно
иностранцев, были щедры без рассудительности и, между нами сказать, не думали о благе своих подданных; обе не только в своих поступках, но и в одежде вывешивали странности характера своего и, назло природе, старались показывать себя более мужчинами, нежели женщинами.
Познакомиться с этим
обществом было очень трудно, так как испанцы по своему характеру нелюдимы и неохотно знакомятся с
иностранцами, при этом мало кто из них говорил на каком-нибудь другом языке, кроме языка своей родины.
Французы страшно доверчивы, особенно по отношению к
иностранцам, так что достаточно представления какой-нибудь «модной дамы» (femme a la mode), самозванно взятого громкого титула, бесцеремонно прибавленного к плебейской фамилии, и глупейшей приписки на визитных карточках, чтобы совершенно незнакомый
иностранец был принят в самое изысканное
общество, в которое трудно попасть даже вполне приличному, с безукоризненной репутацией французу, не принадлежащему по рождению к этому
обществу.
Было несколько
иностранцев. Среди этого смешанного
общества находились и наши старые знакомые: доктор Звездич, Виктор Аркадьевич Бобров и Владимир Геннадиевич Перелешин.